все-таки, здесь когда-то было тепло, и в какой-то период жизни я приходил сюда и находил что-то настоящее... и вот снова тянет возвращаться туда, где когда-то было тепло и настояще.

жалко, что много теплых друзей разбежалось, но, может, и они, как и я сейчас, затоскуют по этому теплу и вернутся?

многие помнят меня еще по первому дневнику, про Аленку, который я удалил (по ее просьбе). а в этом почти ничего нет или какие-то глупости но что есть! главное, что то, о чем я писал тогда, - хочу верить - осталось в ваших сердцах. ведь теплом можно согреться только когда им делишься......

всем привет!!!

не хочу в архив!

...которую ЛЮБИЛИ. По-настоящему Любили.

Ибо может, "все как у всех", сейчас. Но ничто не сравнится с тем, что тебя все еще любят 5 лет спустя, и посылают тебе мысли стоя на краю километрового обрыва.

Ибо не всем можно сказать одно слово... только одно................

Т Е Б Е

"Чуча-муча, пегий ослик!
Вот видишь, все-таки я написал тебе письмо. Много-много лет я собирался
это сделать. С тех самых пор, как мы с тобой расстались, и навсегда. Чтоб
никогда больше не увидеться.
Меня нет больше на свете, милая. То, что еще осталось -- совсем не тот я,
которого ты любила и помнишь. Только вместилище -- память и чувство.
Прошло много лет, и я понял это. И ты тоже поняла, правда? Потому что тебя,
той, что была, тоже нет больше. Мы стали другими, по отдельности друг от
друга, без смирения и сроднения с переменами любимого, на разных дорогах, в
разных жизнях.
Время обточило нас на разных станках, и наши миры стали разными.
Если даже предположить сумасшедшее, невозможное, что мы встретимся --
это не будет иметь никакого значения. Мы будем искать и желать друг в друге то
прежнее, что знали и чувствовали когда-то. Стараться увидеть и обрести то
родное, чем мы были.
Это странное ощущение. Как будто не было всех этих огромных прошедших
лет, прожитых вдали и по-разному, как будто годы и годы прошли в некоем
параллельном, другом, нереальном измерении, не имеющем отношения к тому, что
жило внутри нас и между нами, и вот сейчас мы встретились -- и продолжаем
жить вместе с того самого момента, когда расстались. Словно расстались
совсем недавно, вчера, неделю назад.
И когда мы расстанемся вновь, то в памяти друг друга снова будем теми,
что когда-то, молодыми, здоровыми, красивыми и веселыми, в полете и силе
жизни, даже когда она боль, потому что еще огромность впереди, -- а эта
встреча, она останется так, сбоку, маленьким боковым ответвлением, ничего не
меняющим.
У меня было когда-то так много слов для тебя, так много, что я не мог
остановиться говорить их. Это не от болтливости, и не от того, что мне было
легко и неважно, бездумно, говорить их -- а от того, что мы были вместе так
мало, так мало, считаные дни, милая, а я думал о тебе так много, всю жизнь, и
разговаривал с тобой -- без тебя -- всю жизнь, и при встречах мне не
хватало времени сказать тебе все, что так хотелось, так надо было.
Не было дня, когда я не разговаривал бы с тобой. Вся моя жизнь состоит из
двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил.
Я писал это письмо много лет, очень много. Ночами, глядя в темноту, и в
поездах, куря в тамбуре, и в толчее улиц, и просто в свободную минуту. Так
странно: и пел гондольер в Венеции, и играл скрипач в Иерусалиме, и
светилась Эйфелева башня, и в бессонницу в тундре под храп бригады доносил
разбитый транзистор: "Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо".
Тогда еще я умел плакать.
Ты плачешь по мне, милая? Ты меня помнишь?
Всю жизнь я пытался понять тебя, и понять себя, и в тысячный раз
вспоминая давние события находил в них новые детали, открывал новые мотивы и
тайные причины.
Я очень любил тебя, милая. Я и теперь люблю тебя. Но теперь это уже
точно не имеет никакого значения. Вот уж теперь-то точно поздно.
Когда-то, в той жизни, ты сказала -- лето, и Ленинград, и тополиный
пух: "Поезд ушел". И я ответил: "Ну, такой поезд я на пальце потащу за
веревочку".
Когда-то -- лето, комнатушка, простынь, плед на окне завязан сыромятным
ремешком скотогона на калмыцкий узел -- ты спросила: "А тебе надо, чтоб я
тебя любила? Или -- тебе и так... устраивает?" Я не нашел ответа, было
слишком много верных и все про одно, они промелькнули мгновенно, каждый
главный и единственный, не выбрать, так больно, и печально, и быстро
колотилось сердце, и я сумел только на выдохе: "Господи, дай мне любви этой
девочки, и больше мне от жизни ничего не надо".
С тех пор я всю жизнь отвечал на этот вопрос. Из всех в мире вариантов
"да" я искал один, чтоб ты поняла, КАК мне это было надо, я сказал тебе: "Ты
любишь меня. Когда ты сходишь по мне с ума, и прибегаешь, бросив все, и
обнимаешь, прижимаясь в отчаянье, и глаза твои сияют, и ты моя, и ты стонешь со
мной, и ты делаешь каждым касанием навстречу то же, что делаю я, и
чувствуешь то же, что чувствую я, -- ты любишь меня, и знаешь это, всем
естеством, и я это знаю и чувствую всем собой, потому что нет ЭТОГО иначе".
Ты боялась попасть в плен. Ты боялась поверить до конца, до последнего
дюйма. Ты не могла жить в мире ни с кем, потому что никогда не жила в мире с
собой. Жизнь кипела, искрилась, брызгала в тебе, и всего хотелось, и всего
было мало. Ты была такая светлая и радостная. С тобой было СВЕТЛО.
Никого в жизни я не понимал так, как тебя; не чувствовал так, как тебя; не
читал, как открытую -- для меня одного! -- как тебя.
-- Какие у тебя сияющие глазищи!..
-- Это только для тебя...
В унисон, в фазу, в масть. Я оборачивался и открывал рот, и ты
говорила: "Ага, какая весна, да?"
Ты жутко боялась остаться одна, состариться без мужа, без семьи, и
поэтому произносила речи о скуке и однообразии семейной жизни, в защиту
свободы и приключений. Ты предчувствовала свое будущее и боялась признать
поражение хоть в чем-то. И так ясно слышались в твоем голосе слабость и
желание, чтоб тебя опровергли, уверили, успокоили, что ты будешь надежно и
спокойно любима всю жизнь, и при этом будет все, что только можно придумать
прекрасного, интересного, необычайного, и ни при каких условиях ты не будешь
брошена -- даже если сама из самолюбия, противоречия, злости сделаешь все,
чтоб -- наперекор себе же -- остаться одна: не останешься, тебя всегда
сумеют понять, принять, примирить, сделать так хорошо и оставить с собой,
как в глубине души ты сама больше всего хочешь.
Я научился понимать, правда? А это единственное, что у меня осталось,
главное мое занятие, это вся моя жизнь: помнить, знать, понимать. И это --
огромная, огромная, неохватная жизнь! уверяю тебя...
В полях под снегом и дождем, мой милый друг, мой верный друг, тебя
укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг, и если б дали мне в удел
весь шар земной, весь шар земной, с каким бы счастьем я владел тобой одной,
тобой одной... вельветовые джинсы, латунный подсвечник, водка от ночного
таксиста, гитара, оленья шкура, рукопись и беломор... Письма пишут разные,
слезные, болезные, иногда прекрасные, чаще бесполезные, в письмах все не
скажется, и не все услышится, в письмах все нам кажется, что не так
напишется.
Мы были очень похожи. Мы были молоды, красивы, самолюбивы, любимы
многими, жадны до жизни и веселья, мы мечтали о морях-океанах, собирались
прямиком на Гаваи, в пампасы... мэм-сагиб.
"Между нами всегда оставался ну самый последний миллиметр?" - сказала ты.
Через много лет я ответил: "Он оставался внутри тебя". Его ты так
никогда в жизни и не преодолела, не бросилась в омут очертя голову, не
отдала себя всю безоглядно и без остатка, и поэтому не обрела взамен и
одновременно все, совсем все, что тебе так надо было, без чего ты так
никогда и не стала счастлива.
Теперь этот миллиметр растянулся в неведомые тысячи километров, в
другое измерение. И твой голос, низкий, нежный, грудной: "Здравствуй, заяц.
Ну, как живешь?"
Живу.
Твои попытки журналистики, литературы, кино -- какая ерунда... Но я так
любил, так трясся, так видел в тебе только все самое лучшее, что подыгрывал
тебе, подлаживался, льстил -- и удивительно, в этом было больше правды, и мы
оба, как всегда, точно чувствовали меру правды и фальши в моих словах, и в
твоих тоже.
Ах, как просто: тебя устраивала твоя жизнь. Ты сказала честно. Так
хотела: и приключения, и надежный базовый аэродром, и свобода маневра, и
романтическая любовь с разлукой...
О черт, но ведь главное, на что я купился, главное, что было мне дороже
всего в тебе -- потрясающая чуткость, отзывчивость, чистота тона: на каждое
мое движение, каждое слово, каждый жест -- ты поступала именно так, как было
ИСТИННО, как я хотел больше всего, мечтал. До тебя -- я полагал, что чувство
никогда не может быть полностью взаимно. И вдруг оказалось -- может... В
резонанс, в такт, в один стук сердца.
Все в тебе -- ерунда по сравнению с главным, потрясающим, данным от
Бога: ты женщина, каких почти не бывает. Ты рядом -- уже свет праздника,
радости, любви, счастья. Взглядом, улыбкой, жестом, интонацией, беглым
поступком -- ты дарила мужчине полное ощущение того, что он -- желанен,
значителен, интересен, достоен, что он -- тебе и всем! -- единственный
такой, мужественный, сильный, красивый, замечательный. Это не было
сознательным воздействием -- это шло от твоей сущности, от жадного и
радостного приятия жизни, веры в нее, и эту радость и веру ты естественно,
как дыхание, разделяла с тем, кого встречала.
Но я--не первый встречный, верно, малыш? Ты меня помнишь? Тоска тебя
грызет?
И я раскрылся весь -- в изумлении приходящего счастья, которое возможно
лишь единожды. И ты испугалась -- порабощения собственным чувством. "Я не
позволяла себе чувствовать даже тысячную часть того, что чувствовала на
самом деле, чего хотела..."
И стала всаживать в меня крючья. Ты очень боялась раскрыться полностью --
чтоб не смогли сделать тебе больно. А я был счастлив немыслимому для меня
порабощению своим чувством. Вот где произошла нескладушка. И боялся, не мог, не
хотел делать больно; мне необходимо было -- оберегать тебя, а не
бороться.
Это я говорил тебе, а всего все равно не скажешь, и все слова столько
раз употреблялись в жизни, и что тут скажешь нового, и какой в этом смысл,
нет в этом смысла, кроме одного, кроме одного: я говорю -- и я с тобой,
милая моя, родная, любимая, единственная моя, свет мой, и я вижу тебя, слышу
тебя, чувствую тебя, счастлив с тобой, как никогда и ни с кем в жизни. Не
было у меня никого ближе тебя.
Тебе было хорошо со мной? Я тебе нравился? Я тебя устраивал?
Малыш, чуча-муча, пегий ослик, чуть-чуть ты смалодушничала, чуть-чуть, и
это тот последний дюйм, который решает все.
Я никогда не отделаюсь от истины, что мы были созданы друг для друга. Ты
не была самой красивой, или самой умной, или самой доброй -- я видел тебя
глазами ясно, я не идеализировал: ты была ПО МНЕ, и каждый взгляд, вздох,
движение твои -- были навстречу, как в зеркале.
Я видел тебя -- и прочие переставали существовать, отделялись
стеклянной стеной: чужие, отдельные, другие.
Я видел тебя -- и был лучше, чем без тебя: был храбрее, сильнее,
умнее... нет, это чушь: добрее, тоньше, благороднее... да и это не главное: я
был значительнее, крупнее, чем без тебя.
Из беззащитности, ранимости спохватывалась ты казаться стервой - и
вдруг поступала согласно этой претензии, а под блеском глаз дрожала робость,
потому что суть была доброй и хорошей, и ты боялась быть такой, чтоб не
проиграть в жизни, чтоб не выглядеть слабой. А я настолько знал свою силу,
что не боялся поступать как слабый, и в результате ты поступала как сильная, а
я как слабый, хотя на деле было наоборот, и на деле получилось наоборот...
Господи, милая, как я помню все...
Все кончается, жизнь на закат, финиш отмерен. Не было у меня дня без
тебя. Давай напоследок, как тогда, мизинцем к руке, ага.

Твой -- Я."

Михаил Веллер. "Самовар"


Правда, его Она - не моя Она, но все же... Все-таки, мужская любовь в миллиарды раз - когда она настоящая - сильнее женской.

Нет - в пентильоны.

Меня нет больше на свете, милая.

у нас пошел снег, но не простой, а ИМЕННО ТАКОЙ!!!!!!!!!!!!!

Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги -
За дверью ты стоишь.

Пастернаковский...
снег души....
снег сути и всего самого настоящего
этот снег всегда был и будет моим.


МОЙ снег.

М О Й

ты же слышишь.

какой я дурацкий

Нет, достать парашют, крылья и - ЛЕТАТЬ!!!

+10, солнце - не часто такое в феврале бывает. Полетал от души.

И это тоже - ТЕБЕ.

...все-таки найти тебя. Что-то - хоть немного - знать о тебе.

Знать, что ты еще в детском периоде... пусть Душа пройдет через все... пока не станет сильной и независимой. Самой собой.

Я люблю тебя.

Ты меня на рассвете разбудишь
Проводить необутая выйдешь
Ты меня никогда не забудешь
Ты меня никогда не увидишь

Я тебя никогда не увижу
Я тебя никогда не забуду


www.youtube.com/watch?v=F9_eQTyZ0-g